«Разговор на сонной кухне»
Б. — Женя Борщев
Д. — Депа
Ш. — Шао
А. — Архитектор
Б. — Что такое панк-музыка? Играете ли вы панк-музыку?
Ш. — Панк-музыка — это форма, которая более доступна для понимания, нежели иная музыкальная форма. Но мы панк-музыку не играем и панками себя не называем. Просто мы от панк-музыки взяли много энергии, то есть этот ритм, эта музыкальная струтура, помогают нам донести смысл, живое слово.
Д. — Донести людям в максимальном количестве.
Б. — То есть, панк-музыка — это энергетический канал, неиспользованный и очень мощный?
Ш. — Да, очень мощный.
Д. — Этот канал дал нам Егор Летов. Этот человек музыкально породил нас, дал форму. А панк-рок западный мы особо не слушали никогда. Наши все сибирские команды — это, прежде всего, панк, именно в нашем понимании, настоящий панк — чистый, светлый и искренний.
Ш. — В 1988 году я впервые услышал Егора, Янку и «ПУТТИ» в актовом зале НЭТИ. И просто обалдел, как это было живо, мощно и светло. Меня первый раз тогда торкнуло.
Д. — Кстати, у меня товарищ в НЭТИ учился. Когда мы с ним учились в одном классе, то он, я и мой брат, в 1983-84 г.г., записывали на квартирах всякие бульканья, стуки, пьяные базары, как бы. Наша «группа» называлась «ЧАВО?!». Это был панк-рок…Сейчас мой друг живет в Германии.
Б. — Что такое сейчас «Теплая Трасса»? Приобрела ли она теперь какую-то новую форму?
Ш. — Да, есть новая форма, но я ей название не знаю.
А. — Богорусское направление.
Ш. — Например, последний наш альбом ( «Царица Небесная») обзывают всяко-разно. Кто-то говорит, что мы опустились. А мы и не меняли ничего. Они же слушают звук: есть ли там гитара «фузовая» или ее нет, или, барабаны так стучат или не так. Ну, это музыканты в основном. Но нам-то лучше им всем это подать, как конфетку, чтобы они ЭТО сьели, проглотили и — АГА! И мозг заработал чтобы.
А. — И сердце.
Д. — В общем, чтобы человек пришел в сознание.
Ш. — Ну, а коли с начала нас начали панками называть, вот даже в газете «ЭНск» написали: «известные барнаульские панкеры „Теплотрасса“, значит, пусть так и называют.
Б. — Всем известно, что на всей планете только в Сибири играют суицидальный рок. На западе панк-рок, прежде всего, рок протеста.
А. — Социального протеста.
Б. — Социального, морального и прочего. А вот, например, у Егора Летова суицид даже в „Прыг-Скоке“ остается. Что такое сейчас суицид? Что он есть для вас? Что такое секс?
Д. — Вообще, западный рокнролл жил под дивизом: „Секс, драгс, рок-н-ролл!“, потому что он основывался, в большей степени, на энергии половой. Исходил из понятия свободы, прежде всего, свободы секса, безпорядочных, безудержных и разнузданных половых связей. То есть, у них свобода и любовь — это секс. А у нас свобода и любовь — понятия духовные. Та самая Сила, свободная от „секса“
А. — От мiра свободная. Просто, только у нас, в Сибири, можно быть мертвым для мiра — это Летов, Неумоев и мы.
Б. — А Новосибирск?
А. — О Новосибирске вообще нет разговора на эту тему.
Д. — Да, в Новосибирске никогда не было такой вот „суицидальной“, духовной традиции. Там была Яна Дягилева, но она принадлежит Летовской, так сказать, школе рокнролла. А вообще, Новосибирск далек от всего этого.
А. — Далек от настоящего.
Д. — Талонов еще два года назад сказал, что „на Новосибирске лежит печать интеллекта“. Соответственно, „интеллект“ — это нечто, отдаленное от „интуиции“.
А. — Компьютер. Море информации, в котором не видно Белого Света.
Д. — А сознание — это когда интеллект и интуиция едины, слиты. Поэтому Новосибирск, в духовном плане, более близок к Западу, нежели к Востоку. Вот, у них разделение интеллекта и интуиции, у них проблемы в связи с разделением половой и духовной энергий. А у нас все нормально и никогда никаких проблем с сексом, рокнроллом и наркотиками не было. Мы живем по русской традиции. Вот Шукшин в „Калине красной“ плакал, выл и кричал: „Что же это я за сволочь такая?! Неужели у меня камень вместо сердца?! ВЕДЬ ОНА МАТЬ МОЯ, МАТЬ!!!“ Потому что совесть иметь надо…А там, на Западе…все давно понятно.
Б. — Почему все-таки такая большая разница между Барнаулом и Новосибирском? Вроде бы, у нас общий дух ландшафта, голод и холод, но в Новосибирске нет русской традиции, а в Барнауле — «Теплая Трасса»?
Д. — Егор Летов в интервью журналу «Урлайт» в 1988 году сказал, что в Новосибирске, в свое время, был создан Академгородок, где были собраны (а на самом деле — сосланы) интеллектуалы, которые росли под западным влиянием. Эти люди связаны с наукой, с западным образом мыслей. В Академгородке устраивались женские демонстрации за свободную любовь. Они, интеллигентные интеллектуалы, тайные «демократы» и «либералы», приезжали в голод и холод из тепла и достатка, и офигивали от нашей сибирской вольницы, широты и мощи! Ну, и крыши у них съезжали, конечно. Скукоживались они…Вся эта гнилость…А у нас, Барнаул — Столица Мира, Алтай, Рерих, там, провинция, вера…Народ в провинции всегда чище, искреннее… «
Б. — Хорошо. Тогда еще немножечко расскажите об истории „Теплой Трассы“.
Ш. — В 1988-ом году я впервые услышал Егора, Янку и „ПУТТИ“ в актовом зале НЭТИ. После этого, наверное, у меня всё и началось. В 1989-ом я поступил в Алтайский Государственный Институт Культуры на отделение театральной режиссуры. Сейчас уже заканчиваю…И мне в это время, очень резко, перестал нравиться хэви-металл, то есть все друзья мои продолжали слушать эти группы, а я уже слушал „Коммунизмы“ егоровские, и первый альбом у нас появился — „Некрофилия“. Но, в то время, я, наверное, больше „Коммунизмы“ слушал, потому что там, как раз, про Ленина и другие дела. И я подумал, что мне тоже нужно попробовать. И встретил в автобусе Покса (сейчас вокалист „White Rabbit“, „Rolling Stones“ снимают — прим. А.). Я еще не играл, но мысль об этом у меня сидела. И я поделился этой мыслью с Поксом. Он в то время сидел в ДК моторщиков и снимал „Beatles“, в общем рок-н-ролл играл. И он сказал мне, что ему это дело не очень нравится, а хочется чего-то другого.
Д. — Кстати, Покса на гитаре учил играть Сергей Орехов. Он, впоследствии, был одним из авторов книги „Барнаул — столица мира“. В 1986 году, Орехов, вместе с Сергеем Лазориным (солист группы „9“) организовали Барнаульский рок-клуб, а нынешний директор агентства «Рок-Азия», Евгений Колбашев (уважаемый Борисом Гребенщиковым — прим. А.), только потом в рок-клуб пришел…
Ш. — Вот. Мы начали репетировать дома у Покса, потому что в ДК моторщиков была «битловская» атмосфера, плохая. А потом, это был, где-то, март 1990-го года, мы пришли в студенческий клуб АГУ, к Лобанову, потому что узнали, что там группы репетируют всякие: «Папа Карло», «Дубовая Роща», «Delirium» и еще кто-то. И стали там репетировать. Покс (Сергей Поксиваткин, сейчас живет в Питере — прим. В.М.) мне и говорит, мол, что ты, Леня, на гитаре паришься, играть ведь все равно не умеешь, у меня гитарист есть знакомый, хороший, пусть придет. Я согласился. Стрелку забили у ЦУМа. Приходим, а там стоит человек такой, волосатый, с серьгой в ухе, в шляпе, гитара у него большая, в одеяле, веревками замотанная. Я думаю, ни хрена себе, наверное, музыкант настоящий — Талонов! И мы пошли на репетицию. Я сразу начал Макса Куклина искать (гитарист группы «Папа Карло», повесился 18 ноября 1991 г.- прим. А.). Он только, да Ветеран потом, могли подключаться к пульту. И захожу в гримерку, а там Митя Ку-ку сидит, пьяный, с магнитофоном японским, потаскушным, и говорит: «На репетицию, что ли, пришли? Пойдем, лучше, запишемся!». Берет пищалку от куклы, которая «мама» говорит, и мы идем, и записываем «Майские гуляния».
Там было пять песен, на два Депиных текста — «У кремлевской стены» и «Кушайте глазами», две военно-патриотические — «Комсомольцы» и «Пограничник», и на текст Элеоноры, моей одногруппницы — «Опорный Пункт» (так и называлась Лёнина группа — прим. В.М.)…
Талонов (Сергей Кистанов, сейчас буддист, живет на юге, с женой Настей, нашей верной и преданной, в начале, боевой подругой…- прим. В.М.), действительно, оказался настоящим музыкантом. Он расклады придумывал пинк-флойдовские на наши три аккорда. Но, смотрю я, чего-то харя у него невеселая. Наверное, Покс ему нахвалил нас, а он-то, Талонов, увидел лажу какую-то. Поиграл он еще репетиции две, да и ушел от нас. Но мы уже записались с ним.
А потом, в мае, был фестиваль в АГУ, «Рок-весна», для молодых команд. Мы подали заявку и выступили там. Плохо выступили. Тогда уже в «Опорном Пункте» Ветеран на басу играл. У них, с одноклассником Гудвиным, была группа «СИЗО» (панк-рок). Они тоже на «Рок-весне» выступали, после «Опорного Пункта». А мне сказать людям было нечего. Я хотел даже летовскую песню спеть, но потом все-таки свои пел. Вполголоса. То есть, прыгать, кричать и бесноваться, как Гудвин, было стремно, но и сказать было нечего. Я стоял на одном месте и мямлил что-то. Конечно, обломался. Утром проснулся, думаю, а что мне еще делать? И дальше стал жить, репетировать. В конце мая мы с Ветераном ездили на омскую «Рок-периферию». Потом я уехал в Гурзуф, Питер, Таллин и вернулся в начале августа 90-го года. Опять начались репетиции. Покса уже не было.
Осенью я узнал, что Архитектор на баяне играет. Мы собрались втроем: я, Ветеран и Архитектор, и решили попробовать так играть: гитара, бас и баян. Пришли на репетицию, играли. Зашел Талонов, на рояле посолировал. Но Архитектор на баяне так и не сыграл. Репетиция была последней. Мы обломались, конечно, но не отчаялись. После «Рок-Азии» (октябрь 1990 г.) Депа поговорил с Талоновым и Подорожным, и они согласились играть в «Теплой Трассе». И в январе 1991-го года, Саша Григораш позвал нас репетировать в «Алтайскую правду». На третьей репетиции мы записали «Вниз И Налево». Шура стучал, Талонов давал соло, Ветеран басил, а я играл на гитаре и пел. Через три дня после записи, мы уже отослали катушку с записью Коблову, в «КонтрКультУру». Мы начали пить спирт каждую субботу у Депы, взяли Архитектора на гитару. И до конца марта репетировали в «Алтайской правде». Потом Григораша погнали оттуда, а вслед за ним и нас.
А. — В начале апреля Коблов позвонил Депе и сказал, что «Теплая Трасса» включена в программу первого дня фестиваля «Индюки» (Москва). Мы взяли билеты и стали ждать. Вадик из «Дубовой Рощи» пригласил нас отыграть 12 апреля в АГУ. Мы,конечно, согласились. 12 апреля я, Шао и Ветеран вступали с «Дубовой Рощей» в составе Оркестра Душевнобольных Детей «Ручеек», а в паре с «Рощей» выступал «Delirium» (тем не менее, эта дата стала официальным днем рождения рок-группы «Теплая Трасса»). А мы выступали там же, в АГУ, с «Дубовой Рощей» 16 апреля. До 10 апреля мы пытались записать «Вниз И Налево» в АГУ, но на звуке сидели Маркер и Е.Лобанов, и ничего не вышло. Но 19 апреля мы записали «Вниз И Налево» со звуком Тайсона, младшего брата Лобанова, который был директором студклуба АГУ. Этот альбом пошел в народ.
21 апреля мы с Ветераном поехали в Москву на фестиваль «Индюки», а Леня и Талонов сдали билеты, потому что, опять же, позвонил Коблов и сообщил, что по причине финансовых затруднений, фестиваль будет трехдневным, а не четырехдневным, и «ТТ» играть не будет. Саша Подорожный тоже был в Москве: он стучал в группе «Дядя Го», а Депу приглашали как журналиста. Мы вернулись из Москвы 2 мая, и, где-то числа с 10-го, жили у Ужаса: я, Талонов, Ветеран, Леня и Марина Выдрина. Сергей Лазорин устраивал шоу на стадионе «Мотор», и мы 26-го мая сыграли там. В тот день я ушел из «Теплой Трассы» (искать иные пути, иные дороги. Иных путей и дорог не существует. — прим. А.)… «
Ш. — Да. Архитектор ушел, и мне грустно как-то стало. Потом Юра Ужас где-то в июле к нам пришел. И вот таким составом: я, Талонов, Ветеран, Ужас (Юра Сергеев, бывший металлист — прим. В.М.) и Подорожный, мы и доиграли до сегодняшнего дня. И все это нами сделано.
Б. — Расскажите, пожалуйста, о разных атмосферах на концертах.
Ш. — У нас был странный концерт: на какой-то из „Рок-сессий“ (рок-фестивали студклуба Алтайского Государственного Университета — прим. В.М.) мы в акустике играли с Талоновым и Подорожным (запись этого выступления получила название, в народе, „Взлетная Полоса“ — прим. В.М.). То есть, приходили, в принципе, те же люди, что и всегда, слушали те же песни, но реакция их была другой, нежели когда мы играли в электричестве. Перед концертом они подходили ко мне, говорили, что мы облажались.
А. — Первые три песни зал не воспринял.
Ш. — Да. А потом я вижу, они сели и молчат, смотрят спокойно так. Обычно они перед сценой прыгают, кричат, за волосы друг друга дергают, а тут тишина. И я вдруг понял, что мне так и лучше, что они все это уже не эмоционально воспринимают, а думают чего-то, понять пытаются. Мне радостно от этого…А в Новосибирске был фестиваль „Рок против СПИДА“, кстати, мы за СПИД выступали (СПИД убивает педерастов, это хорошо — прим. А.). Мы играли в электричестве, но зал сидел и молчал. А мы последними выступали. Перед нами модные группы играли всякий там „тевтонский рок“, NOISE (шум), так что в зале человек сто пятьдесят осталось. И они молчали. Изредка кто-нибудь крикнет название песни, и тишина! Да, девушка одна стояла на коленях на сцене, молилась и кричала: „ Мы дома хранили березовый веник!…Козлы, ну пожалуйста, про веник, сволочи!..“ А я разозлился и последней песней спел „Эх, как горит звезда!“ и все. Так что, вот такие реакции бывают, разные…
Б. — А как вы песни пишете?
Ш. — Депа пишет текст и дает его мне или Талонову. Он знает, кому дать. Я читаю и в голове уже есть мелодия какая-то. Потом читаю и пречитываю, и, в какой-то момент, беру в руки гитару и играю. Получается та мелодия, которая возникает при первом прочтении. Причем, я в школах музыуальных и художественных не учился, нот до сих пор не знаю, а в детстве стучал на ложках перед телевизором. Мама включала концерт оркестра какого-нибудь и я стучал на ложках. Наверное, тогда родился какой-то ритм. И теперь песни вот так получаются. То есть, у меня это основано на интуиции.
А Талонов, он музыкант. У него после прочтения, наверное, в голове королевские симфонические оркестры звучат. Он сразу знает, сколько дать ревера, знает интонацию голоса, знает, когда и какую струну на гитаре тронуть. Вот так мы песни сочиняем. А когда начинаем играть все вместе, тогда слышно, что где-то так я и думал с самого начала. А Депа ведь тоже какую-то музыку слышит, когда пишет текст, и соглашается (или не соглашается. В таком случае, работа продолжается совместно до полного согласия — прим. В.М.), когда слышит потом исполнение…Так что у нас не только внутри каждого гармония, но и внутри „Теплой Трассы“ тоже. ИНАЧЕ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ.
Б. — А какую музыку ты сейчас, Леня, слушаешь?
Ш. — А мы все одинаковую музыку слушаем — „ИПВ“ и „ТТ“. Мне иногда Ветеран новинки какие-то приносит, например, „Ministri“, альбом «Псалом 69». Я послушаю и положу в коробку. Да и особенно-то некогда слушать: у меня сын маленький, учебу заканчиваю. Так что я на кухне, когда ужин готовлю, поставлю Ромыча или «ТТ», и слушаю.
Б. — Спасибо. Последний вопрос — как жить дальше? Теперь всем все известно: книги про Бога, ауру, Розу Мира, есть в магазинах. Только жить-то как?
Ш. — Хорошо будем жить. Мы же счастливы, поэтому будем жить хорошо.
Д.- Да. Мы счастливы, молоды и умны.
Ш. — Мы не несчастные, от того, что знаем. Наоборот, мы поэтому и счастливы, мы радуемся Жизни…Конечно, иногда бывает грустно, но это же не повод жить плохо.
Д. — Грусть-тоска пришла, посидела, поседела и ушла. И опять хорошо.
Ш. — Именно за счет хороших и плохих промежутков живешь хорошо. Если бы был постоянно счастлив или постоянно тосклив, печален, тоже не в кайф. Вот эти два чувства — раз, два — и, оказывается, что тебе уже девяносто лет. На самом деле, так у каждого человека, только он боится признаться, что ему плохо бывает, или он говорит, что у него все всегда хорошо. Талонов сьездил в бор на трамвае, посмотрел на сосны, на звезды, и все хорошо.
Д. — И ауры не надо видеть никакой.
Ш. — Я на БАМе весь день шел по тайге. К ночи дошел до избушки охотника, а там на пне сетка от кровати лежит. А избушка на сопке стоит. Я мокрый весь, уставший, лег на сетку под открытым небом. Посмотрел на звезды, они близко, их много и они светят. Хорошо.
Д. — А я в Горном Алтае залез на гору и смотрю. И хорошо от чистоты, белизны и света. Солнце рядом, небо, снег лежит, а под камнем трава зеленая. И березка одна стоит. И горы кругом, без конца и края. Стоишь так один, смотришь и все понимаешь. Вот это — Алтай, место,где мы живем.
Ш. — Вот так и будем жить. Говорить всем о счастье, Любви и Свете.
Д. — Это то, чего теперь не знают многие. К сожалению.
Ш. — Время такое, удивительное. Люди не могут остановится, посмотреть на Небо, порадоваться Жизни.
Д. — Многим Небо заменил компьютер. А ведь вроде бы живем все на одной Земле, дышим одним воздухом, видим одно небо, природа-мать, до определенного времени, была единой для всех. В этом обида и скорбь «людская».
А. — Скорбь сатаны…
г.Барнаул
31.01.1994 г.
