 |
ОФИЦИАЛЬНЫЙ САЙТ ГРУППЫ |
Интервью с Егором Летовым
Егор Летов: «КОНЕЦ НАСТУПАЕТ ТОГДА, КОГДА УНИЧТОЖАЕТСЯ ЖИВАЯ ЭНЕРГИЯ ТВОРЧЕСТВА.» Наглотавшись камней обетованой земли, ПНС: Почему у «Г.О.» не сложились отношения с новосибирской «Студией 8»? Е.Л.: В «Студии 8» к нам было не очень хорошее отношение, потому что это коммерческая организация, занимающаяся вышибанием бабок. Говорили, буквально, что мы какие-то хулиганы, на наших концертах разламывают зал и т.д. К тому же в «Студии 8» или в высшей новосибирской тусовке отношение к року, как к эстетическому или попсовому варианту музыки. Т.е. панк вообще не воспринимается, как музыка. В финансовом плане они забирали себе до 80% доходов от концертов. «БОМЖ», например, за четыре концерта в марте того года получил 120 рублей на всю группу. Поэтому все музыканты «Студии 8» где-то работают, либо в кооперативах, либо детсады разрисовывают. А мы принципиально нигде не работаем, ни в какой системе не участвуем и с властями не имеем никаких дел. Я, например, уже года 4 не работаю и не представляю, как можно, находясь в рокерской среде, занимаясь творчеством, каждый день ходить на работу. Я полгода работал художником, больше невозможно. Я иду утром на работу, а мне хочется песню сочинить, я должен обязательно ее написать. Была такая ситуация и пришлось выбирать. ПНС: Ну, хорошо, а почему вы выбрали именно Ленинград? Е.Л.: Ленинград — единственное место в стране, кроме некоторых московских тусовок, где нам предложили работать. Т.е. от нас ничего не требуют, даже концертов не устраивают. Мы просто находимся под их крышей. Причем к творческим особенностям ленинградского рока мы не имеем никакого отношения. Они пригласили нас, «Веселые картинки», «Не ждали», чтобы реанимировать то, что происходит в Ленинграде за счет иногородних групп. Т.е. в Ленинграде к нам отношение тоже не очень хорошее. Потому что у них во-первых, ленинградский национализм, а во-вторых, то, что мы делаем, никак не вписывается в ленинградский рок. ПНС: Как же вы туда попали? Е.Л.: Началось все в 1982 году. Возникла группа «Посев», по названию известного издательства. Мы играли смесь панка, психоделии и музыки 60-х годов. До этого я жил 2 года у брата в Москве и он постоянно привозил мне пластинки из новосибирского Академгородка. Так я услышал «The Who» и другие команды. Я втянулся в это. Я с 10 лет был фанатиком этой музыки. А у меня есть как бы теория, что человек, завязанный в какой-то творческой среде и получающий информацию, через некоторое время… Это как переполненный стакан… Просто накапливается творческая энергия. Я не знаю ни одного человека в этой среде, который через некоторое время не начал делать что-то свое. Когда мне было лет 16, у меня появилась идея собрать свою группу и я тогда начал писать тексты. В Ленинграде я купил себе бас-гитару и собрал в Омске группу «Посев», где были: гитарист Бабенко, который сейчас в «Кризисном отделении» и гитарист Кузя, наш нынешний басист. Мы играли 2 года. В 1984 году после смены состава переименовали группу в «Г.О.». Играли либо дома, либо в подвалах Омска. Было очень тяжело. Гоняли нас страшнейше. Началось с того, что мать нашего Бабенко, будучи какой-то партийной, услышала наши записи и пошла в КБГ. Сказала: «Товарищи! Мой сын втянут в антисоветскую организацию.» В 1989 году решили хорошо записаться. Поехали в Ленинград и на точке «Аукциона» начали записываться. В процессе работы я понял, что при хорошем качестве записи теряется что-то очень важное из того, что мы в это вкладываем. Я прекратил все записи, собрался и уехал в Омск. Сейчас записали прямо у меня дома 4 альбома. Очень грязно, жестко и живо. Я считаю, что так и должно быть. ПНС: Сколько всего альбомов вы записали? Е.Л.: Всего? Около 15-ти. Значит так. 1985 год — «Поганая молодежь», «Оптимизм»; 87 — «Красный альбом», «Хорошо», «Тоталитаризм», «Некрофилия»; 88 — «Все идет по плану», «Так закалялась сталь», «Боевой стимул», 30-ти минутный зальник «Песни радости и счастья»; 89 — «Война», «Здорово и вечно», «Армагеддон-попс», «Русское поле экспериментов», еще сборник «Красный марш» — это различные варианты песен, ранее нигде не встречавшиеся. Еще несколько сольников. Я вообще думаю, что больше альбомы выходитьне будут. Вот после барнаула раза два выступим и все. Потом с Янкой буду выступать. ПНС: Сколько альбомов ты записал с Янкой? Е.Л.: Так… «Не положено» — 87г., «Домой» — 89г., «Ангедония» — 89. Еще есть «Тюменский альбом», но Янка от него отказалась. В записи тюменского альбома принимал участие барабанщик из «Инструкции по выживанию», он страшно лажал. Запись вообще получилась стремная. Но этот альбом более известен, чем остальные. У Янки пластинка готовится на отделении «Мелодии», кооператив «Апрель», по-моему. Единственное условие — без матов. Поэтому из двух альбомов Янки будет сборник. ПНС: А тебе здесь не светит пластиночка? Е.Л.: Я не хочу. Они предлагали, я отказался. Я с официальной формацией никаких отношений не имею принципиально, потому что все это потом обесценивается. Я не хочу, чтобы с нами было то же самое, что с «Аквариумом». Даже то, что мы вступили в ЛРК, дало повод к тому, что говорят, что мы, мол, продались. Мне непонятно, что вообще народ от нас требует. Что значит продаться? Непонятно. ПНС: Состав «Г.О.» сейчас достаточно стабилен? Е.Л.: Мы играем вместе года полтора. Были маленькие периоды чисто для отдыха. Мы друг без друга не можем. Это как комунна. Хотя я думаю, что после Барнаула надо прекращать. Ситуация в стране такая, что даже на роке делают деньги. Это же полная профанация. Народ на концерты идет либо как на дискотеку, попрыгать, поорать, либо идут эстеты, чтобы послушать, какое тут арпеджио, какой тембровый пласт. Я не считаю, что рок — это музыка или эстетика. Я считаю, что рок — это такое религиозное движение. ПНС: Шаманство. Е.Л.: Да нет, даже не то, что шаманство. Это когда человек просто выходит и все это, как молитва. Это должно быть так! Приходится заниматься тем, что ты либо развлекаешь толпу, т.е. устраиваешь шоу типа «Аукциона», либо играешь для эстетов. А я хочу играть то, что мы играли в подвалах Новосибирска. Мне лучше, когда собирается десять человек в зале, но тех, кто пиходит именно меня послушать. А у нас такое, видимо, невозможно. На Западе, например, есть независимые залы и благотворительные фонды, чтобы музыканты, которых любит человек сто во всей Европе, могли заниматься музыкой и н работать где-то. Я собираю пластинки и могу привести много таких примеров. ПНС: Писали, что во Франции выходит диск «Г.О.». Е.Л.: В ФРГ вышел сборник мирового панка. Там американские, английские, австралийские, даже таиландские и перуанские команды. И наши две песни туда вошли. Они же выпускают сейчас нашу сорокапятку. А французы хотели сделать из нас попс. Т.е. чтобы мы очень хорошо записались, с электронными барабанами, синтезаторами. Я отказался. Они сейчас переправляют наши записи на европейские панк-фирмы, которые выпускают кассеты или пластинки. Я узнаю об этом в последнюю очередь. И не знаю точно, что там вышло. Датчане пластинку выпускают. Мне это, вобщем-то, не очень интересно. на Западе никто не в состоянии понять, что здесь происходит. Там рока, как такового сейчас вообще нет. Я не знаю ни одной команды, которая сравнилась бы с тем, что Башлачев делал. У них другая ситуация. Рок — чистая эстетика, либо веселый попс, на котором можно отдохнуть. А у нас сейчас целая волна групп пытается пробиться на Запад. Я не знаю, зачем. Там все очень рационально, очень хорошо. Все по полочкам, даже культура. Сейчас меня опять во Францию приглашают. Я наверно не поеду. там просто мыслят иначе. У нас же все наоборот, все через жопу. Они этого не понимают. Они воспринимают все, что здесь творится, как некий авангард, причем именно эстетический авангард. То, что здесь абсолютно серьезно, от души, для них как эстетика, как абсурд, как патология. Если бы они поняли, что это такое, они бы ужаснулись. ПНС: Повлияло ли на тебя творчество Башлачева? И что ты думаешь о его жизни и смерти? Е.Л.: Мне кажется, что это самый великий рокер из всех, кто у нас в стране был. Когда я первый раз его услышал, повлияло страшнейше. Не то, что повлияло, я от другого отталкивался и в музыке, и в текстах. От традиций английской «гаражной» музыки 60-х и от панка 80-х. А он к этому отношения не имеет. Он шел от русских корней, от русской словесности. Причем замешано это было на принципе «треш», не в смысле «металлический», а это понятие такое на Западе, «помойка» называется, когда идет один рифф и на нем начинается монотонный словесный наворот, типа шаманства, который нарастает, спадает и т.д. И к этому он подошел как-то внутренне. Песня «Егоркина былина» очень глобальна. Вот в этом смысле он на меня очень сильно повлиял. Когда я его в первый раз услышал в конце 86 года, я очень удивился, как это можно так петь. Я тогда писал очень короткие песенки, мелодичные, но злые и жесткие. А он занимался тем, что делал развернутые вещи минут на шесть, такой страшный поток сознания. Страшный, очень яркий, рвущий, агрессивный. То, что к эстетике не имеет никакого отношения. Я считаю, что до сих пор его не понимают. Чем дальше, тем больше я нахожу что-то общее между ним и мной. Его можно понять, если находишь в себе то же самое, что и он находит. Я только недавно понял «Посошок». Это величайший человек, который был у нас. Когда мы встретились, в 87 году, он мне очень не понравился. Это был убитый, совершенно разломленый, полностью уничтоженный человек, опустошеный совершенно. Я же тогда находился на пике энергии, то есть все еще верил, что можно что-то изменить, сломать, а он уже нет. Я тогда очень обломался. Сейчас я его понимаю. ПНС: Что ты думаешь о его самоубийстве? Е.Л.: Я считаю, что это единственный выход и естественный конец для честного человека в наших условиях. Если ты имеешь честное сознание, ты должен отлично понимать, что ничего тебе не удастся изменить. Чем дальше ты идешь, чем дальше ты расширяешься как личность, все меньше общего у тебя остается с тем, что снаружи, то есть через некоторое время тебя никто не сможет понимать, ты уходишь просто в вакуум. Если находишь какую-то силу, то идешь дальше и становишься, по-видимому, святым. А если ты имеешь эту честность сознания, понимаешь,что ничего никогда не сможешь сделать и тем не менее хочешь изменить, то есть реальность тебя цепляет, тогда единственный выход — это каким-то образом умереть. Либо быть убитым реальностью, либо самому. ПНС: Веришь ли ты в загробную жизнь? Е.Л.: Да, конечно. Я вообще очень верующий человек. ПНС: В «Урлайте» ты говоришь, что рок — явление антигуманное, античеловечное. Как это сопоставить с христовыми заповедями? Е.Л.: Я считаю, что Христос — это и есть нечто нечеловеческое. То, что он внес на Землю, имеет очень малое отношение к человеческому. Это нечеловеческие истины по сути. Это доказано историей. Человек, он не может… Т.е. Христос нес любовь… По сути, с точки зрения современного христианства, Христос был Сатаной, потому что это был в первую очередь — анархист, т.е. человек, который нес полную свободу выбора, т.е то, что религия никогда не давала и сейчас не дает. А он нес именно свободу выбора: либо ты идешь, либо нет. Каждый — свое «Я». Сам постулат — «Возлюби ближнего своего, как самого себя» говорит о том, что нужно сначала возлюбить себя. По-настоящему возлюбить, т.е не самого себя, не личность, а Бога в себе самом. Мне кажется, что он нес такие истины, которые просто не сопоставимы с человеческим образом сознания. Вообще с «Я». Т.е если человек — личность, он мыслит через какую-то призму своей личности, он не может ни в каком виде следовать за Христом. Именно в том виде, как он говорил. Поэтому Христа распяли и он ушел. В этом смысле он действительно был не человек. Я считаю, что такие люди, как Башлачев — это не люди. Они могут каким-то образом здесь воплотиться. Но по сути, по тому, что внутри, это не люди. Потому что система ценностей, которая за ними стоит, за их творчеством — это система нечеловеческих ценностей. ПНС: Расхожий афоризм «Рок — это послание Сатаны» правилен в твоем понимании? Е.Л.: В моем понимании — да! То, что делал Башлачев — это некая система ценностей, которая стоит выше инстинкта выживания. Это то, что стоит за смертью. Поэтому эти люди внутренне максимально свободны. Они более циничны во внешних проявлениях, но они и более свободны. Поэтому здесь они долго существовать не могут. Свобода выбора, вообще какая-то свобода — это чрезвычайное зло, как у Достоевского. ПНС: Ты любишь Достоевского? Е.Л.: Да, очень. Это мой любимый писатель. ПНС: А кого ты еще можешь назвать? Е.Л.: Поздний Платонов, Сэлинджер, Гоголь, Кортасар, Борхес, раннего Сартра периода «Тошноты». Вообще много кого люблю. Но Достоевский все же на голову выше всех. ПНС: Что для тебя любовь? Е.Л.: Любовь для меня… У меня такое чувство, что любить кого-то невозможно. Любить — это как дышать. Это как бы некий процесс, который направлен в никуда, просто идет через тебя такой поток. Такое озарение я испытывал по-настоящему несколько раз в жизни. За это потом очень дорого приходится платить. Разные там депрессии. Очень тяжело. По-настоящему, любовь — это когда тебя вообще нет. Я это и Богом называю. Я просто могу объяснить то, что я испытывал. Меня как бы вообще не было. Наверное, я был всем и через меня хлестал какой-то поток. Это была любовь. Я не могу сказать, что я любил кого-то или что-то. Это была просто любовь. Как весь мир. И я был всем миром. ПНС: Что для тебя смерть? Е.Л.: Смерть для меня — это когда человек из очень ограниченного состояния попадает в очень расширенное состояние. После смерти, видимо, дано полное знание во всем, причем знание в смысле любовь и все. А вот насколько человек широк, я не знаю, это вопрос мистический. Я могу судить только со своей колькольни, а она у меня очень маленькая. Мое понятие очень ограниченное. мне кажется, что после смерти человеку дается полное знание. Оно вытеснит следуюущую какую-то форму. Может, человек еще где-то воплотится. Я считаю, что существует много разных слоев всевозможных реальностей. Мы здесь даны, чтобы сделать какую-то работу. Причем, чем дольше я живу, тем больше понимаю, что жить — это значит жить, как животное, как в раю, в полной гармонии со всем. Здесь и сейчас. Здесь именно то происходит, что не дает жить. Человек делает здесь как бы ритуал. Если он это делает, он куда-то идет, что-то с ним происходит. Потом он трансформируется в следующее состояние, причем по направлению в ту сторону, где живут. ПНС: Как ты относишься к инопланетянам? Е.Л.: Видишь ли, я не знаю. Они видимо есть. О таких вещах лучше говорить с Ромычем из «Инструкции по выживанию». ПНС: С Неумоевым? Е.Л.: Да. Есть такое общество «Отечество». Оно очень метафизическое. Они строят всевозможные мифы. И по поводу инопланетян тоже. Они скорее всего есть. Я верю всему, потому что не имеет смысла чему-то не верить. Неумоев говорит, что инопланетяне — это очень гармоничное общество. Они живут как звери, толко с сознанием. Живут как при коммунизме. Таких понятий, как свобода выбора, свобода воли у них нет. Все очень гармонично и из своей ступеньки никто выйти не может. Убийство, смерть для них не грех никакой. Это очень красивая теория. Инопланетяне считают, что на Земле творится всемирная анархия, потому что человек на Земле слишком свободен. Как аномалия. Человек на Земле — это анархист, который рушит порядки во Вселенной. Человек умирает, потом опять где-то рождается и выпадает из гармонии среды. Поэтому инопланетяне прилетают сюда, наблюдают и очень жестко вмешиваются. Так он считает. ПНС: Что ты думаешь о конце света? Е.Л.: Мне кажется, что конец света — это то, что сейчас и происходит. Конец наступает тогда, когда уничтожается живая энергия творчества. Я не знаю, насколько была заложена человеческая формация. Может, это был эксперимент. Я сомневаюсь, что человек изначально возник на Земле. Во все времена на Земле появлялись пророки, учителя и т.п., которые пытались вытащить человечество на какую-то нечеловеческую плоскость. В деревнях, при любом, самом страшном терроре, были юродивые, которые несли нечто живое, иррациональное. Сейчас таких людей становится все меньше. Я считаю,что происходит массовая эвакуация куда-то этих людей. А те, кто остаются, либо с собой кончают, либо что-то еще. У Бердяева есть хорошая статья на этот счет — «Предсмертные мысли Фауста». Происходит крушение цивилизации. ПНС: Ты имеешь в виду нашу страну? Е.Л.: Нет, вообще в мировом масштабе. На Западе это уже произошло, а до нас уже докатывается. Идет отмирание культуры, те.е религии, искусства, философии. При цивилизации культура невозможна. У людей теряется творческая энергия, как бы ниточка с Космосом оборвалась. Это состояние и есть конец света. И не знаю, сколько оно продлится, может миллионы лет, но это конец. Человечество без творческих единиц существовать не может, все друг друга перебьют. Вот у нас общество «Память», например. В «Стене» у «Пинк Флойда» говорится о творческих единицах, на которых можно было срывать всю ненависть и т.д. Писатель Бондарев сказал недавно интересную вещь: «Да, очень много есть евреев, которые скрываются под другой национальностью.» Т.е. еврей становится уже не национальным врагом, он стал врагом метафизическим, который может быть любой национальности. Т.е. мы с тобой вполне евреями можем стать. Вот и все. Сначала они будут воевать против нас, сколько бы нас не осталось. А нас можно будет уже по пальцам пересчитать. Потом у них произойдет какой-нибудь раскол, и они будут друг друга уничтожать, жрать. Это все, это вобщем-то конец. ПНС: А кого ты можешь назвать из тех, кто обладает каким-то творческим потенциалом, в рок-музыке? Е.Л.: Это Манагер из Омска. Но ему тоже плохо. Янка мне очень нравится, но тут видимо тоже конец наступает. Она из депрессии не выходит. Ну еще «Не ждали», «ВВ». Раньше нравился «ДК», сейчас они не существуют. Жариков — это другой человек. Я не знаю, насколько он живой, но с точки зрения искусства — это тот вышак, который когда-либо был у нас. А с точки зрения формы — это человек, который занимался мифотворчеством. Сейчас, говорят, он в обществе «Память». По-моему, Жариков выше любого общества. Он берет любой советский миф и доводит его до абсурда. Вот в Ленинграде я никого назвать не могу. Вот еще омская «Инструкция по выживанию» нравилась, а сейчас… Мне «Калинов мост» очень нравится. Они уже не существуют, Ревякин в психушке сидит, по-моему. И, видимо, навсегда. Я видел их концерты в апреле этого года в Харькове и у меня было такое предчуствие, что либо он умрет скоро, либо что-то с ним произойдет. Это уже страшные песни, так просто нельзя сочинять. ПНС: Почему они переехали из Новосибирска в Москву, к Стасу Намину? Е.Л.: У меня отношение к Ревякину несколько странное. Это человек, который сочиняет гениальные песни, нечеловеческие в высшем смысле этого слова, в жизни совсем другой. Я не знаю, какой он внутренне, но у меня ощущение, что он на людях обломался очень сильно. И пришел к выводу, что все — говно. И поэтому все, что он делает — это циничный подход ко всем этим делам. Но я не могу его осуждать. Это дело каждого. Главное, что человек делает. Насколько я знаю, у Стаса Намина ему не очень хорошо. Они подписали контракт, по которому должны были давать огромное количество концертов практически бесплатно. А Ревякин всю жизнь мечтал сделать очень хорошую запись. Для их музыки так оно и должно быть. В Новосибирске — полная халява. А Стас Намин пообещал предоставить им студию. Но так и не предоставил. ПНС: Давай вернемся к Башлачеву. Музыканты говорят, что он играть совсем не умел. Е.Л.: Это очень неважно. «Дорз» тоже играть не умели, да и «Битлз». ПНС: Кстати, как тебе «Битлз»? Е.Л.: Я их очень люблю. Это просто отлично. Я вообще к 60-м годам очень хорошо отношусь. Плохих команд практически не было. Для них это был праздник. Была живая музыка. И все стало заканчиваться году в 1969. Потом пошел облом. Сейчас такого никогда не будет. Ни в публике, нигде. ПНС: Почему ты не приехал на «Рок-периферию»? Е.Л.: А мы записывались как раз в Дании. Выходит пластинка, как там ее — «Некст-стоп, чего-то там, тра-та-та». Мы представляли сибирские дела. Мне Колбышев звонил, я сказал, что если успеем, то приедем. Но не получилось. А вообще, я не понимаю фестивали, где играют группы разного направления. К примеру, мы выступали с групой «Не ждали» и люди пришли на них. Так они сидели и зевали, когда мы выступали. Другое дело, когда команды одного стиля. Например, мы в Новосибирске выступаем с «Пищевыми отходами», очень хорошая, кстати, группа. Либо с «Бомжем», «Путти», «Инструкцией по выживанию». По-моему, фестивали такими и должны быть. ПНС: Слышал ли ты «Дядю ГО»? Е.Л.: Слышал. Очень на «Калинов мост» похоже. Я их видел году в 87 или 88 на каком-то фестивале. Очень эстетическая музыка. Очень тонко сделана, со всеми скрипочками, просто идеально. Я это не очень люблю, такой эстетический подход. Понимаешь, сама живость невозможно без какой-то не то, что грязи, а… Когда музыка стиснута определенными формальными рамками, она мертва изначально. Допустим, ранний «Генезис» что-то сыграли в первый раз, это еще живо, но когда целый год это играть, нота в ноту играть определенный ритмический рисунок, переходы, какие-то синкопы. Это очень напоминает камерную музыку, но с точки зрения камерности опять же плохо, потому что очень примитивно. Тогда лучше слушать Шостаковича. А рок — это музыка достаточно примитивная, основанная на ритме, на энергии, на словах. Вот Башлачев — два-три аккорда, энергия, эмоции, текст. ПНС: А Гнедков? Е.Л.: То же самое. Он вообще эстет. И начинал, как кабацкий музыкант. И это у него, видимо, так и осталось. Все это Ленинград очень напоминает. На последнем фестивале все команды пытались как можно сложнее аранжировать, чтобы показать умение игры и т.д. А западные команды, например, «Клэш», могут играть очень хорошо, показывать высший класс, но вместо этого играют три аккорда и все. Потому что больше и не надо. Форма должна быть адекватной тому, что ты в нее вкладываешь. А у нас есть некий комплекс, что нужно всегда показать, что ты можешь еще что-то сыграть. ПНС: Ну хорошо, давай на этом и закончим. Е.Л.: Я еще хочу сказать, что в этом отношении мне как раз «Калинов мост» нравится. Они умудряются играть достаточно сложную музыку и в тоже время играют ее очень живо. * Забавный факт налицо: между выступлениями Летов и К° благочинно отдыхали в нумерах подслеповатой гостиницы УВД. Такова суровая реальность этих смутных дней!
|
